Неточные совпадения
—
Боюсь — влопается она в какую-нибудь висельную историю. Познакомилась с этим, Иноковым, когда он лежал у нас больной, раненый. Мужчина — ничего, интересный, немножко — топор. Потом тут оказался еще один, — помнишь
парня, который геройствовал, когда Туробоева хоронили? Рыбаков…
— Так я и порешил, чтоб ни за что,
парень, и никому не отдавать! Ночью проночуем тихо. Я сегодня только на час один и из дому вышел, поутру, а то всё при ней был. Да потом повечеру за тобой пошел.
Боюсь вот тоже еще что душно, и дух пойдет. Слышишь ты дух или нет?
Парфен и родные его, кажется, привыкли уже к этой мысли; он, со своей стороны, довольно равнодушно оделся в старый свой кафтан, а новый взял в руки; те довольно равнодушно простились с ним, и одна только работница сидела у окна и плакала; за себя ли она
боялась, чтобы ей чего не было,
парня ли ей было жаль — неизвестно; но между собой они даже и не простились.
— И ты по этим делам пошла, Ниловна? — усмехаясь, спросил Рыбин. — Так. Охотников до книжек у нас много там. Учитель приохочивает, — говорят,
парень хороший, хотя из духовного звания. Учителька тоже есть, верстах в семи. Ну, они запрещенной книгой не действуют, народ казенный, —
боятся. А мне требуется запрещенная, острая книга, я под их руку буду подкладывать… Коли становой или поп увидят, что книга-то запрещенная, подумают — учителя сеют! А я в сторонке, до времени, останусь.
— Они это умеют! — отозвался
парень, хмуря брови. Плечи у него вздрогнули. — То есть
боюсь я их — как чертей! А мужики — не били?
Колокольчик звякнул над наружной дверью. Молодой крестьянский
парень в меховой шапке и красном жилете вошел с улицы в кондитерскую. С самого утра ни один покупатель не заглядывал в нее… «Вот так-то мы торгуем!» — заметила со вздохом во время завтрака фрау Леноре Санину. Она продолжала дремать; Джемма
боялась принять руку от подушки и шепнула Санину: «Ступайте поторгуйте вы за меня!» Санин тотчас же на цыпочках вышел в кондитерскую.
Парню требовалось четверть фунта мятных лепешек.
И он сел на свою кровать против американского господина, вдобавок еще расставивши ноги. Матвей
боялся, что американец все-таки обидится. Но он оказался
парень простой и покладливый. Услыхав, что разговор идет о Тамани-холле, он отложил газету, сел на своей постели, приветливо улыбнулся, и некоторое время оба они сидели с Дымой и пялили друг на друга глаза.
«Бойко говорит, не
боится, хороший, видно, парень-то…»
Впрочем, все эти хитрости доказывали только, что молодой
парень, несмотря на свою опытность, шибко все-таки
боялся старика, хотя предосторожности были напрасны: он мог теперь безбоязненно, безгрозно исчезать по ночам.
Тихон, который как огня
боится матери и притом не отличается особенною деликатностью и нежностью, совестится, однако, перед женою, когда по повелению матери должен ей наказывать, чтрб она без него «в окна глаз не пялила» и «на молодых
парней не заглядывалась».
— Весь город стоном стонет, Ульяна, про тебя; как это не
боишься ты этих пришлых? Ой, гляди! Недаром один
парень горбат, не за мал грех родителей уродом родился…
А те
парни, которые к Михайле ходят, всегда впереди, говорят громче всех и совершенно ничего не
боятся. Раньше, когда я о народе не думал, то и людей не замечал, а теперь смотрю на них и всё хочу разнообразие открыть, чтобы каждый предо мной отдельно стоял. И добиваюсь этого и — нет: речи разные, и у каждого своё лицо, но вера у всех одна и намерение едино, — не торопясь, но дружно и усердно строят они нечто.
В обед являлся Гараська — ловкое, красивое животное,
парень с наглыми глазами распутника и вора, фальшиво ласковый со всеми, кого
боялся; он торжественно объявил мне, что я перевожусь в подручные пекаря на место Никандра — жалованье шесть рублей.
Он пошел с пригорка, а Харько все-таки посвистал еще, хоть и тише… Пошел мельник мимо вишневых садов, глядь — опять будто две больших птицы порхнули в траве, и опять в тени белеет высокая смушковая шапка да девичья шитая сорочка, и кто-то чмокает так, что в кустах отдается… Тьфу ты пропасть! Не стал уж тут мельник и усовещивать проклятого
парня, —
боялся, что тот ему ответит как раз по-прошлогоднему… И подошел наш Филипп тихими шагами к вдовиному перелазу.
Он мысленно поставил рядом с Лодкой неуклюжего
парня, уродливого и смешного, потом себя — красавца и силача, которого все
боятся. «Чай, не колдун Симка?» — вяло подумал Бурмистров, стиснув зубы, вспомнив пустые глаза Симы.
Вот и пала ночь туманная,
Ждет удалый молодец.
Чу, идет! — пришла желанная,
Продает товар купец.
Катя бережно торгуется,
Всё
боится передать.
Парень с девицей целуется,
Просит цену набавлять.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
— Веселый
парень, бесстрашный. Я, признаться, говорил ему: смотри, брат, вытащишь ли? Как бы совсем в навозе не остаться! Ничего — смеется. Мне, говорит,
бояться нечего, я сыт. В Петербурге будет жить скверно — в Ниццу уеду. Куплю палаццо, захвачу парочку литераторов с Ветлути, будем в чехарду играть, в Средиземное море плевать, по вечерам трехголосную херувимскую петь. Всё равно что в Ветлуге заживем. А как по вашему мнению: поджег Овсянников мельницу или не поджег?
— Испортишь ты мне
парня, вконец испортишь! Эхма! Ведьма ты, ведьма… бога не
боишься… стыда не имеешь… что делаешь?
Они, Астаховы, впятером жизнь тянут: Кузьма со старухой, Марья и сын с женой. Сын Мокей глух и от этого поглупел, человек невидимый и бессловесный. Марья, дочь, вдова, женщина дебелая, в соку, тайно добрая и очень слаба к молодым
парням — все астаховские работники с нею живут, это уж в обычае. Надо всеми, как петух на коньке крыши, сам ядовитый старичок Кузьма Ильич — его
боится и семья и деревня.
— Не смеют!.. — решительно сказал Патап Максимыч. — Да и
парень не такой, чтобы вздумал нехорошее дело… Не из таких, что, где пьют да едят, тут и пакостят…
Бояться нечего.
Отец Родион был, однако ж, не так сговорчив, как ожидал Самоквасов. Не соблазнила его и сотня целковых. Стал на своем: «не могу», да и только. Самоквасов сказал наконец, чтоб Сушило сам назначил, сколько надо ему. Тот же ответ.
Боялся Сушило, не с подвохом ли
парень подъехал. Случается, бывает.
— Да ты,
парень, хвостом-то не верти, истинную правду мне сказывай, — подхватил Пантелей… — Торговое дело!.. Мало ль каких торговых дел на свете бывает — за ину торговлю чествуют, за другую плетьми шлепают. Есть товары заповедные, есть товары запретные, бывают товары опальные.
Боюсь, не подбил бы непутный шатун нашего хозяина на запретное дело… Опять же Дюков тут, а про этого молчанку по народу недобрая слава идет. Без малого год в остроге сидел.
И что-то всем стало невесело. Недолго гостили
парни у Мироновны, ушли один за другим, и пришлось девушкам расходиться по домам без провожатых; иные, что жили подальше от Ежовой,
боясь, чтобы не приключилось с ними чего на дороге, остались ночевать у Мироновны, и зато наутро довелось им выслушивать брань матерей и даже принять колотушки: нехорошее дело ночевать девке там, где бывают посиделки, грехи случаются, особливо если попьют бражки, пивца да виноградненького.
Для того за всех платил Василий Борисыч, что
боялся, не осерчали бы
парни с девками, не рассказали бы в Осиповке, что были и пили вместе с ним у Мироновны.
На окраине сада, под старой ветвистой яблоней, стояла крестьянская девка и жевала; подле нее на коленях ползал молодой широкоплечий
парень и собирал на земле сбитые ветром яблоки; незрелые он бросал в кусты, а спелые любовно подносил на широкой серой ладони своей Дульцинее. Дульцинея, по-видимому, не
боялась за свой желудок и ела яблочки не переставая и с большим аппетитом, а
парень, ползая и собирая, совершенно забыл про себя и имел в виду исключительно одну только Дульцинею.
— И отлично! Закусим, выпьем и поедем вместе. У меня отличные лошади! И свезу вас, и со старостой познакомлю… всё устрою… Да что вы, ангел, словно сторонитесь меня,
боитесь? Сядьте поближе! Теперь уж нечего
бояться… Хе-хе… Прежде, действительно, ловкий
парень был, жох мужчина… никто не подходи близко, а теперь тише воды, ниже травы; постарел, семейным стал… дети есть. Умирать пора!
Шапка нашлась на дне повозки. Кузька рукавом стряхнул с нее сено, надел и робко, всё еще с выражением ужаса на лице, точно
боясь, чтобы его не ударили сзади, полез в повозку. Матвей Саввич перекрестился,
парень дернул за вожжи, и повозка, тронувшись с места, покатила со двора.
— Молодец,
парень. Забыла тебе сказать.
Боялась, сам не сообразишь.